Ну надо же… Мы, оказывается, не просто ревнуем. Мы требуем, словно время знакомства и первой влюбленности позади, да и свадебный алтарь – тоже. Можно подумать, она уже моя жена, которой я (вот ведь негодяй!) не оказал должного почтения, боюсь думать, в какое время и в каком месте. И все же, аглис меня задери… Почему мне это нравится?!
– Вы так и будете молчать?
К твердым ноткам голоса примешивается опаска: Ливин, похоже, вспомнила, что мы пока не женаты, и она поторопилась с высказыванием требований. Придется успокаивать, а то снова сбежит, подвернет ногу или еще что учудит. Ищи ее потом по всему городу…
– Я непременно должен ответить?
– Ради приличия, разве что.
Теперь чувствуется легкая шутливость и в голосе, и во взгляде. Но линия губ остается напряженной.
– Меня мало волнуют приличия.
– Насколько мало?
– Сейчас вовсе не волнуют.
– И Вы могли бы прямо здесь, к примеру, уложить меня на снег и…
Молочно-белые щеки начали розоветь от разыгрывающихся в девичьем воображении картин. Ишь, размечталась!
– Мог бы. Но не буду этого делать.
– Значит, Вы все же придерживаетесь правил.
Звучит не как обвинение, а как радостное понимание того, что мной можно управлять. Хитрунья, да еще какая! Не иначе, как Каула ее всю дорогу учила обращению со своим сыном.
– Если бы Вы были моей женой, я бы не колебался.
– Загвоздка только в этом?
– Разумеется. Супруги могут вытворять все, что им заблагорассудится, даже в публичном месте. И отделаются только небольшой платой в казну, если уж совсем распояшутся. А вот не соединенные супружескими узами будут препровождены для разбирательств. В мои планы на день посещение «покойной управы» не входило, но если Вы настаиваете…
– Это приглашение? Или признание?
Она стоит совсем близко, согревая мое лицо своим дыханием, прерывистым и очень мягким. Юная, но не чрезмерно, свежая, полная сил. Миленькая и весьма. Пожалуй, супружество больше не кажется мне таким уж страшным делом… А что? Можно попробовать прижиться в Нэйвосе, а можно одолжить денег, прикупить домик где-нибудь поближе к Энхейму, но только ни в коем случае не в нем самом: тогда от матушкиных визитов можно будет сойти с ума за первые же полгода. Летом сдавать внуков на руки Кауле и, если дела будут идти хорошо, вдвоем отправляться на западное побережье… Ну вот, теперь размечтался я. Не рановато ли?
– Выбирайте сами.
Ливин улыбнулась.
– Можно, я не буду торопиться с ответом?
Стоит облегченно выдохнуть.
– Конечно, не торопитесь.
А вообще, нет никакой уверенности, что согласится. Да, матушка привезла ее именно за этим, но… Тот же Кайрен нашел девушку достойной внимания. В северной столице много любителей юных селянок, и Ливин легко сможет приворожить мужчину побогаче и попривлекательнее, чем некоторые олухи. Скорее всего, она прекрасно это понимает. Потому и попросила время на ответ. А может, вопрос был задан не вовремя и не к месту? И я принял желаемое за действительное? М-да, незадача.
– Может быть, пойдем дальше?
Да, пожалуй, пойдем, а то встали посреди улицы, увлеченные друг другом и собственными фантазиями.
Снова беру Ливин под руку. Шагов пять она молчит, потом спрашивает:
– Что Вы хотите узнать обо мне?
Я хотел что-то узнать? Кажется, хотел. Все напрочь вылетело из головы. То же мне, герой-любовник со старческими провалами в памяти… Не спорю, в некоторых случаях подобное качество очень даже полезно и приятно, но, право, не в таких.
– Матушка сказала, что Вы сирота. Ваши родители давно умерли?
– Вы меня совсем-совсем не помните?
Я должен ее помнить? С какой радости?
– Правда, я была слишком маленькой…
– А сколько вам лет сейчас?
– Девятнадцать.
Да, она и должна была быть маленькой. Когда я уезжал из Энхейма, ей только-только могло исполниться одиннадцать. А когда мне было двенадцать, ей должно было быть… Уф-ф-ф! Ведь почти испугался.
– Простите, не помню.
– Я не обижаюсь: hevary Каула рассказывала, что Вы в детстве были очень рассеянным.
– А больше она ничего не рассказывала?
– Почему же… Но Вам будет неинтересно, ведь Вы же себя знаете, верно?
Я – себя? Знаю, конечно. Но не так хорошо, как хотелось бы. К тому же говорят, со стороны виднее.
– Чем жили Ваши родители?
– Тем же, чем и многие другие. Отец служил в городской управе, мать обшивала тех, кто мог заплатить… – Вдруг Ливин весело прищурилась: – Вы еще спросите, как они выглядели!
– Это смешно?
– Нет, но… Ничего не объяснит. Вот Вы, к примеру, мало похожи и на матушку, и на своих братьев.
– Мало похож? Ну, не скажите! Цвет волос у меня и парней почти одинаковый, да и лица…
– Ах, Вы об этом? Я говорила не о наружности, а о том, как Вы ее носите.
– Ношу?
Сердце приостановилось, потом начало колотиться о ребра, как птица, жаждущая вырваться из клетки.
– Вы… Вам как будто неуютно в своем теле. Как будто оно тесное, как бывает с одеждой. Или не нравится. Или неудобно.
Или ненавистно. Но этого Ливин, пожалуй, не сможет даже предположить.
– С чего Вы взяли?
– Вы двигаетесь… неловко. Почти всегда. Но вчера вечером, в саду, когда осматривали мою ногу, эта неловкость куда-то исчезла. Ненадолго, а потом вновь появилась. Наверное, это из-за болезни?
– Болезни?
– Ваша матушка говорила, что до четырнадцати лет Вы сильно болели, даже могли умереть… Это было так опасно?
Опаснее, чем она думает. Гораздо опаснее.
– Да. Я мог умереть. Но не умер же! Давайте сменим тему на более веселую! Но для начала позвольте мне заглянуть в управу и забрать письма, если таковые имеются.